Дирижабль Амелии «Искусственная миграция» был модели «Фридрихсхафен Делюкс Миди», и она его обожала. Автопилота она сначала называла полковником Блимпом[41], но его голос был дружелюбным, доброжелательным и будто бы принадлежал немцу, и она прозвала его Франсом. Когда она сталкивалась с той или иной проблемой – а эту часть ее передачи зрители любили больше всего, особенно если она при этом теряла что-нибудь из одежды, – она говорила:

– О, Франс, юху, дай, пожалуйста, поворот на триста шестьдесят и вытащи нас отсюда!

Тогда Франс брал управление на себя и выполнял все необходимые маневры, отмачивая при этом неудачную шутку, почти всегда одну и ту же – что-то о том, что поворот на триста шестьдесят градусов только направит вас туда, куда вы уже направлялись. Эту шутку знали уже все, она стала в своем роде дежурной, но главное, проблемы обычно этим и решались. Франс был умен. Конечно, принимать некоторые решения он предоставлял ей, считая их лежащими вне его компетенции. Однако он был на удивление изобретателен, даже в тех областях, которые были скорее человеческими.

Ее аэростат, точнее дирижабль – то есть с полужестким внутренним корпусом, который изготовлен из аэрогеля и ненамного тяжелее газа в баллонетах, – достигал сорока метров в длину и имел просторную гондолу, которая крепилась к его нижней стороне, будто толстый киль. «Фридрихсхафен» построила его перед самым началом века, и с тех пор он преодолел много миль, разъезжая, как трамповое судно конца XIX века. Такой долговечности он достигал благодаря своей гибкости и легкости, а также фотовольтаической наружной оболочке корпуса, которая делала его совершенно автономным. Конечно, когда полет был долгим, его повреждали солнечные лучи. К тому же требовалось регулярно пополнять запасы, но зачастую это удавалось сделать в воздухе – во встречающихся по пути небесных деревнях. В них же производили и мелкий ремонт. Таким образом, их дирижаблю, как и миллионам аналогичных воздушных судов, по сути, не было нужды совершать посадки. А Амелии, подобно миллионам других воздушных пассажиров, не было нужды сходить на землю – можно странствовать хоть годами.

Дирижабль стал для нее необходимым убежищем. За все эти годы у нее редко бывало, когда она не видела где-нибудь вдалеке других дирижаблей, но это ее не огорчало. Даже наоборот: успокаивало, внушало, что люди присутствуют где-то рядом, создавало ощущение, что атмосфера – это тоже пространство для людей, непрерывно меняющийся кальвиноград[42]. Будто после подъема воды люди взметнулись в небо, будто семена одуванчиков, и рассеялись по облакам.

Хотя сейчас она снова видела, что в полярных широтах небеса были безлюднее. В двухстах милях к северу от Квебека она замечала лишь немного воздушных судов. В основном это были грузовые – они летели на гораздо большей высоте и, пользуясь отсутствием на борту людей, поднимались к струйным течениям в атмосфере и таким образом ускорялись, следуя к очередным пунктам назначения.

Когда они приблизились к Гудзонову заливу, Франс резко изменил уклон дирижабля, выпустив гелий в баллонеты и повернув закрылки позади мощных турбин, что располагались в двух больших цилиндрах, прикрепленных к корпусу по бокам. Вместе эти действия привели к тому, что у судна опустился нос, и оно направилось к земле.

Октябрьские ночи здесь становились длиннее, и холодный пейзаж простирался во все стороны погруженной во тьму белизной, сияя студеным блеском сотен озер, что наглядно показывали, насколько ледяная шапка последнего Ледникового периода накрыла и сдавила Канадский щит. Земля внизу казалась скорее архипелагом, чем материком. Предрассветное сияние на севере вырисовывало городок, куда они направлялись, – Черчилл, Манитоба. Когда они снизились над городком и устремились к взлетному полю, то увидели, что все поселение представляло собой изолированную кучку строений. Располагалось оно так далеко от Западного побережья Гудзонова залива, что из загруженного движением Северо-Западного прохода сюда не заглядывал почти никто. Изредка появлялись здесь лишь круизные лайнеры, их пассажиры надеялись увидеть хоть каких-нибудь белых медведей.

Однако те едва ли еще здесь были. Главным образом потому, что медведи теперь каждый год застревали на суше из-за весенних расколов льда и оставались на ней до осени, когда тот замерзал снова, а значит, не могли добраться до тюленей, служивших им основной пищей. В результате они так голодали, что никогда не рожали тройни, да и двойни случались редко. Когда же они проходили через Черчилл, чтобы проверить, пора ли уже выходить на новое море, то заодно искали, чем поживиться в городке. Так продолжалось уже больше ста лет, и городская программа оповещения о белых медведях давно выработала алгоритм, позволяющий справляться с октябрьской миграцией медведей, направляющихся к новообразованному льду. Программа эта предусматривала транквилизацию нарушителей и их транспортировку дирижаблями к местам, где появлялся ранний лед и собирались тюлени. В этом году сотрудники программы, вместо того чтобы вывозить нарушителей из города, содержали их в специальных резервуарах, дабы затем выбрать из них самых несносных, которые будут высланы гораздо южнее.

После того как Франс пристыковался к мачте на окраине города и местная бригада притянула судно к земле, Амелия выбралась и поприветствовала людей. Как ей сообщили, встретить ее собралось чуть ли не все население городка. Амелия пожала каждому руку и поблагодарила за прием. Все это непрерывно снимал рой летающих камер. Затем она проследовала за местными к резервуару с медведями.

– Мы в Черчилле, приближаемся к медвежьему изолятору, – комментировала Амелия для передачи, хотя в этом и не было необходимости. Запись не транслировалась в прямом эфире, и она чувствовала себя более расслабленной, чем обычно, но вместе с тем пыталась вести себя более осознанно. – Этот изолятор и его сотрудники спасли от неминуемой смерти буквально тысячи белых медведей. До внедрения программы здесь ежегодно убивали порядка двадцати медведей, чтобы те не растерзали местных. Сейчас их убивают даже далеко не каждый год. Когда сезон заканчивается без убийств, горожане лепят гигантскую снежную статую медведя.